Любки, на любки - чисто Владимирское обозначение русского кулачного боя. Любая драка
может идти "на любки", то есть не на смерть. Но то, чем владел Поханя, было вполне
самостоятельным видом этого боя, возможно, с довольно древними корнями. Во всяком случае,
его самого учили деды. Мы с ним частенько занимались любками прямо в этой горнице, поэтому я
поднялся и встал напротив него.
- Давай, борись,- велел он.
Я начал осторожно приближаться. С ним я не рисковал действовать напропалую.
- Да ну! Чего ты ходишь?! Борись давай как следует - я не буду ничего делать. Ну, не расшибай
только сильно, если бросишь.
Я понял, что он просто хочет что-то показать, и осмелел. Стараясь быть поточнее, я подобрался к
нему и сделал захват правой за его левую руку поближе к плечу, как бы для броска через бедро.
Точнее, мне показалось, что сделал, потому что, хоть он и не убрал свою руку, но моя словно
провалилась сквозь пустоту и я повалился назад.
- Да не бойся, не бойся, хватай сильнее!- подбодрил меня Поханя.
Не понимая, как же это я так оконфузился, я вскочил на ноги и сделал захват левой за его правую,
а правой за шею и упал сквозь все ту же пустоту вперед, едва успев подставить руки, так что даже
отбил ладони об пол. Тут уж я понял, что что-то не так, и начал действовать с предельной
осторожностью, но быстрее. И при каждом входе в захват оказывался в пустоте, которая хлестко
била меня об пол. С какого-то момента я уже не надеялся провести бросок и бился лишь за то,
чтобы не упасть, устоять на ногах. Мне все казалось, что теперь я понял и у меня получится. Но не
получилось раз двадцать, если не больше. При этом сам Поханя даже не делал попыток меня не то,
что бросить, даже подтолкнуть слегка. Он только смеялся, а потом начал спрашивать:
- Понял? Ну, понял? Видишь ее? Нет? Да?
"Ее" я не видел, но какое-то понимание у меня начало появляться. Наконец я не выдержал и
спросил его:
- Да кого видеть-то?
Тогда он отодвинулся от меня и показал на свою грудь, даже постучал по ней:
- Смотри! Плотная штука? Я кивнул.
- Потрогай!
Я потрогал, даже постучал по ней кулаком.
- Очевидно?
- Очевидно.
- А я тебе говорю, что это пустота!
- Как?
- Так! Это и есть основная западня, в которую нас ловит мышление. Очевидность - это только
человеческое мнение, а не закон! Не закон природы! Это твое личное право - верить в нее или не
верить. Вот ты веришь, что тело плотное,- он еще раз постучал по груди,- и ты плотный. А я не верю!
Я просто вижу пустоту - и я пустой! Я - пустота! Ну-ка возьми меня!- и он опять начал двигаться
вокруг меня, и его тело исчезало, точно тая, из моих рук. В любках эта работа называется
пустеньем, но говорить о ней надо особо.
В тот раз, вернувшись от Похани домой, я действительно долго просидел, вспоминая все, что мне
говорили про очевидности.
 
(А. Андреев, Очерки русской этнопсихологии, с. 70-72).